В 1860–1861 гг. тяжело больной Николай Александрович Добролюбов поехал в Рим и Неаполь лечиться — или умереть, а вышло: влюбиться — и сделать предложение руки и сердца красавице итальянке Ильдегонде Фиокки. Суровый критик и борец под влиянием благодатного итальянского климата, романтических пейзажей и созерцания сокровищ культуры превратился в пылкого и нежного возлюбленного.
(Г.А. Дмитриевская)

Проведши молодость не в том, в чем было нужно,
И в зрелые лета мальчишкою вступив,
Степенен и суров я сделался наружно,
В душе же, как дитя, и глуп и шаловлив.
1860

Официально объединение нации (Италии)  приходится на 1860 г. — русский литератор стал свидетелем и описателем того судьбоносного момента, процесс считается законченным лишь десять лет спустя, к 1870 г., ко взятию силой пьемонтскими войсками папского Рима.

Добролюбов проницательно выявил два главных очага возрождения нации и, не теряя времени на другие центры Рисорджименто — Рим, Венецию, Милан, Флоренцию, Палермо, — сосредоточился как публицист на Неаполе и Турине. Нетрудно догадаться, какому полюсу он отдал свое предпочтение...

Наиболее монументальный итальянский очерк Добролюбова — «Непостижимая странность. (Из неаполитанской истории)».

Столица королевства — Неаполь, c его бурной народной жизнью, естественно, привлекала Добролюбова много более, чем буржуазный Турин. В целом он печатно признавался, что Турин ему как город был скучен и он при первой воз- можности вырывался в другие места. На это накладывалось его идейное отторжение от либерального парламентаризма, торжествовавшего в пьемонтской столице.
Другое дело — Неаполь, с его взрывами народного негодования, наподобие легендарного бунта рыбака Мазаньелло (упомянутого Добролюбовым). Русский литератор, как мы знаем, с увлечением осматривает и всемирно знамени- тые достопримечательности — типа Помпей, где встречает «мессинскую барышню» и влюбляется в нее. (МТ)

Николай Добролюбов, суровый литературный критик, соредактор актуального журнала «Современник», выдающийся сатирик, фельетонист и публицист. По приглашению Н.Г. Чернышевского и Н.А. Некрасова Добролюбов возглавлял в журнале «Современник» отдел критики и библиографии. 

Все мы помним статьи Добролюбова по важнейшим историко-литературным, философским и историко-социологическим вопросам.
Михаил Талалай обратился к философским размышлениям и проанализировал в своей работе и психологический аспект реальности, в которой затронул темы, волнующие каждого: поиск себя и своего пути, мечты о встрече родственной души, дороги, ведущей к мечте. Спустя 150 лет, он сумел разглядеть чувства, которые обуревали молодого и смертельно больного Николая Добролюбова: одиночество среди друзей и коллег, непонимание со стороны близких.

В Италии Добролюбов вдруг почувствовал здесь себя тем, кем по сути и был — молодым человеком, который может быть счастливым, танцевать, шутить ... и не доказывать день изо дня свою литературную репутацию.
Иная обстановка, где Добролюбова почти не знали и где от него не ждали ежедневных критических и метких выпадов и замечаний «змеи очковой», позволила Николаю Александровичу проявить другие качества своей личности — не только холодный ум, но и пылкое сердце. (Г.А. Дмитриевская)


Для меня стало полной неожиданностью, когда я узнала, что именно в Неаполе Николая Добролюбова посетила любовь к итальянской девушке.
Читая стихотворения Добролюбова, написанные в Неаполе, я словно подглядывала за жизнью влюблённых героев. Письма и стихи рассказывают читателям эпизоды из жизни, о которых я и предположить не осмеливалась.
Оказывается, молодые люди познакомились в Помпеях во время экскурсии.
И я чувствую себя свидетельницей этой встречи, так и представляю её на одном из помпейских перекрёстков. Интересно, где же это произошло? На какой помпейской улице? Может быть, в Доме Фавна или в Доме Трагического Поэта?
Как романтично... но, Николай Добролюбов, был очень строг, и прежде всего по отношению к себе. Возможно, эта строгость и не позволила сердцу молодого человека открыться для всепоглощающей любви. А ведь он впервые почувствовал любовь и только-только зарделась надежда на личное счастье.

Во время пребывания в Италии Добролюбов встретился с молодой итальянкой Ильдегондой Фиокки — дочерью жителя Мессины. «Ездил я недавно в Помпею и влюбился там... в одну мессинскую барышню, которая теперь во Флоренции, а недели через две вернется в Мессину... но я — признаться вам — струсил и даже в Мессине, вероятно, не буду отыскивать помпейскую незнакомку, хотя отец ее и дал мне свой адрес и очень радушно приглашал к себе» (из письма 1861 г., Неаполь).

Можно предположить, что именно «мессинской барышне» посвящено одно из стихотворений того периода, поскольку обстоятельства знакомства Добролюбова с И. Фиокки были, с одной стороны, случайны, а с другой стороны — романтичны:
Увидал я ее на гуляньи
И, обычную робость забыв,
Подошел, стал просить о свиданьи,
Был настойчив, любезен и жив.

Михаил Григорьевич Талалай разыскал в архивах письма Ильдегонды и ее сестры, а в редких публикациях - письма самого Н.А. Добролюбова.

Из письма к А.Ф. Кавелиной 1860 г.:
«Здесь я начинаю приучаться смотреть и на себя самого как на человека, имеющего право жить и пользоваться жизнью, а не призванного к тому только, чтобы упражнять свои таланты на пользу человечества. Здесь никто не видит во мне злобного критика... в персоне моей видят молодого человека, заехавшего в чужой край...
Странное дело, в СПб... находят, что я полезен, умен, интересен... И между тем я остаюсь там для всех чужим... зато здесь я нашел то, чего нигде не видел, — людей, с которыми легко живется, весело проводится время, людей, к которым тянет беспрестанно — не за то, что они представители высоких идей, а за них самих, за их милые, живые личности.
Вот Вам моя идиллия, которую я бы мог с удовольствием продолжать еще и еще... я так доволен своим теперешним, что ни о чем больше не думается».


С тех пор как мать моя глаза свои смежила,
С любовью женский взгляд не падал на меня,
С тех пор моей душе ничья не говорила,
И я не знал любви живящего огня.

Стихотворение подчеркивает не покидавшее Добролюбова в итальянский период состояние тревоги, горьких раздумий о будущем. (Г.А. Дмитриевская)


Не обманут я страстной мечтой,
Мы не любим, конечно, друг друга.
Но недаром мы дышим с тобой
Раздражающим воздухом юга.
Но недаром над нами волкан,
Перед взорами синее море
И в уме память древних римлян,
Наслаждавшихся здесь на просторе.
В тщетных поисках чистой любви
Столько лет погубивши уныло,
Я доволен теперь, что в крови
Ощутил хоть животную силу.
Для кого мне ее сберегать?
Всю растрачу с тобой, моя Нина,
Без надежды, чтоб стала терзать
За погибшие силы кручина
1861

Стихотворение вызвано, очевидно, впечатлениями от Неаполя, где Добролюбов жил с перерывами с марта до начала июня 1861 г. В нем отразились горькие раздумья и переживания Добролюбова по поводу невозможности полностью отказаться от мечты о счастье, пробужденной всей обстановкой южной неги и красоты природы, неисполнимое желание забыться после афронта в личных отношениях и уйти в другой роман. Нина — условно-романтическое имя, принятое в русской литературной традиции для обозначения вымышленной романтической возлюбленной. (Г.А. Дмитриевская)



Средь жалких шалостей моих,
То бестелесно идеальных,
То исключительно плотских
И даже часто слишком сальных.
Одну я встретил, для кого
Был рад отдать и дух и тело...
Зато она-то ничего
Взять от меня не захотела.
И до сих пор ее одну
Еще в душе моей ношу я,
Из лучших стран в ее страну
Стремлюсь, надеясь и тоскуя
Зачем меня отвергла ты,
Одна, с кем мог я быть счастливым, –
Одна, чьи милые черты
Ношу я в сердце горделивом?
А впрочем, может, — как решить? –
Зато лишь суетной душою
И не могу тебя забыть.
Что был отвергнут я тобою?
1861

Здесь Добролюбов выразил свои чувства по поводу расставания и утраты надежды на личное счастье после того, как сделал предложение итальянке Ильдегонде Фиокки. Не получив немедленного согласия на брак, Николай Александрович не стал продолжать переписку и решил уехать в Россию, несмотря на то, что ему было разрешено писать предполагаемой невесте напрямую. Сетования автора на отказ девушки в стихотворении, видимо, мотивированы намерением соблюсти декорум с целью сохранить ее репутацию после несостоявшейся помолвки. (Г.А. Дмитриевская)

Девушка ответила взаимностью, письмом от 22 мая 1861 г. Наш герой сделал ей предложение руки и сердца, которое вначале будто бы было принято. Этот короткий роман ярко характеризуют письма Добролюбова и воспоминания его современников. В письме 1861 г. из Неаполя Николай Александрович пишет Н.Г. Чернышевскому: «Если бы я в самом деле женился за границей, то как вы думаете: смог ли бы я устроиться с семьею сколько-нибудь толково?».
О том, что он оказался перед жесткой дилеммой — остаться в Италии или вернуться в Россию (сначала предполагалось — с молодой женой-итальянкой) свидетельствует и другое его письмо Чернышевскому из Неаполя в июне 1861 г.: «Я решался в то время отказаться от будущих великих подвигов на поприще российской словесности и ограничиться, пока не выучусь другому ремеслу, несколькими статьями в год и скромною жизнью в семейном уединении в одном из уголков Италии». К сожалению, старший друг и соратник Николая Добролюбова допустил промедление в ответе на эти роковые для судьбы своего товарища вопросы, что породило реплику молодого публициста: «Ваше упорство не отвечать мне на мои вопросы отняло у меня возможность действовать решительно, и предположения мои расстроились и, может быть, навсегда».
Роман закончился горько для обеих сторон, едва начавшись. Приведем отрывок из воспоминаний современника Добролюбова Д.П. Сильчевского: «Из рассказов покойной А.Я. Панаевой-Головачевой оказывается, что Добролюбов, находясь в Италии, едва не женился на одной молодой итальянке, жившей со своими родителями в Мессине. Она приняла его предложение, когда он находился в Мессине (в половине июня 1861 г.). Родители молодой девушки были тоже согласны, но они потребовали, чтобы он подвергся медицинскому осмотру со стороны одного известного местного врача, пользовавшегося репутацией знаменитого диагноста, так как состояние здоровья Добролюбова казалось родителям сомнительным. Осмотрев Добролюбова, врач категорически объявил родителям молодой итальянки, что Добролюбову осталось прожить только несколько месяцев. Родители красавицы итальянки передали Добролюбову слова врача иэтим мотивировали свой решительный отказ в руке дочери. (Надо еще добавить, что в случае если бы здоровье Добролюбова оказалось даже вполне удовлетворительным, то тогда Добролюбов, женясь, должен был бы, по требованию родителей и их дочери, навсегда остаться в Италии и уже не возвращаться в Россию, на что он соглашался, продолжая свою литературную деятельность.) Добролюбов после этой неудачи, услышав, так сказать, свой смертный приговор, поспешил вернуться на родину и повидаться перед смертью с любимыми им сестрами (в Нижнем) и друзьями. (Г.А. Дмитриевская)

Однако этот рассказ – о фатальном медосмотре – не нашел подтверждения в документах и в письмах. Мечта Добролюбова связать свою судьбу с итальянской девушкой не состоялась по другим причинам, о которых мы рассказали выше. Разочарованный юноша вернулся в Петербург, продолжать свою работу публициста. Последнее, очень доброжелательное, письмо от Ильдегонды Фиокки – Михаил Талалай его разыскал и перевел – застало его в Петербурге. Но Добролюбов вряд ли ответил. Италия уже осталась в прошлом, но и будущего у него не было, через несколько недель он скончался…