200 лет поэту Майкову
"И сладостный певец Тибура и Пестума"
- Текст: Андрей Барановский
- Фото: Наталья Галкина Нови
Июнь, 2021
Никто не ожидал, что один из блестящей тройки: Тютчев-Фет-Майков, он выплывет политическим способом, чем известен и сам Федор Иванович.
«Бездарных несколько семей владеют Родиной моей» – строфа, прочитанная впервые в зале невских депутатов в защиту одного арестованного, – озарила интернет.
И он, в 200-летний год появления на свет в Москве в 1821-м, попал в точку.
Литературная биография Аполлона Майкова настолько толком не написана, что при сличении датировки разных стихов трех имеющихся у меня дореволюционных собраний, я заметил, что нестыковки пошли в советские издания. В силу какой-то научной безалаберности досель он был не актуален. Революционные поэты или контрреволюционные отодвигали интерес исследователя к сельской музе Аполлона Николаевича.
Как известно, вся наша поэзия вышла из усадьбы, что позже раскинуться плющом на террасах дач. У Майкова, как имевшего заслуги, и по службе, и в словесности, много связано с Царскосельским уездом. Еще в юности он получил премию от Николая I для ознакомления с искусством Европы. А он, как и его отец, еще и был подающий надежды живописец. Ода на 25-летие царствования Александра II; кантата на коронацию Александра III; дружба с Великим князем Константином Романовым выделяли в нем придворного поэта. Так что написанный им в 35-летнем возрасте памфлет, это, как у Пушкина – политические вещицы.
Кроме известной пейзажной лирики, как и многие романтики дворянства, Майков был античник и его греческие антологии и очерки Рима соперничают с русской природой в количестве произведений.
<head><script async src="https://pagead2.googlesyndication.com/pagead/js/adsbygoogle.js?client=ca-pub-3053125123718324"
crossorigin="anonymous"></script></head>
crossorigin="anonymous"></script></head>
Гранд отель Паркер’с в Неаполе (бывший Hotel di Gran-Bretagna)
Полтора года пребывания в составе миссии на итальянском южном берегу вылились в целый «Неаполитанский альбом» 1858 года из тридцати и более стихотворений. Очарования или новаций в них нет, скорей рифмованные путевые очерки:
Золотой архиепископ,
Синьория и народ,
Иностранцы в черных фраках.
Весь Неаполь чуда ждет.
Взоры всех на склянке с кровью
только кровь все не кипит,
Сан-Дженнаро, Сан-Дженнаро,
Или ты на нас сердит?
На Везувии пустынник жил уж много лет.
Весь Неаполь залит газом.
Шумом улицы полны
Но в Hotel di Gran-Bretagna
Окна все затворены.
Амальфи. Фонтан Андрея Первозванного и Кафедральный собор
Но пройдясь однажды по местам русской литературы (Гоголь, Вяземский, Баратынский) – в Неаполе интересны адреса Майкова, как туризм избранных.
Я люблю в кафе Европа
Смех и шум во всех углах,
Серебро, хрусталь на звонких
Беломраморных столах.
И колеблющейся лентой
По прозрачным небесам
От Пуццоло до Сорренто
Дым стоит, и здесь, и там.
Смех и шум во всех углах,
Серебро, хрусталь на звонких
Беломраморных столах.
И колеблющейся лентой
По прозрачным небесам
От Пуццоло до Сорренто
Дым стоит, и здесь, и там.
Историческое Кафе Гамбринус в Неаполе
Иногда кажется, что весь Неаполитанский сборник написан в один размер
Фердинанд король был рыцарь. Деликатности пример
Он за собственной печатью запер всех нагих Венер.
Под номером XXIV
Вне ограды Campo Santo
Не в ряду святых могил
Нынче с почестью Неаполь
Примадонну хоронил.
Без военного конвая
Без монахов и попов,
Сам народ комедиантку
Провожал дождем цветов.
Он за собственной печатью запер всех нагих Венер.
Под номером XXIV
Вне ограды Campo Santo
Не в ряду святых могил
Нынче с почестью Неаполь
Примадонну хоронил.
Без военного конвая
Без монахов и попов,
Сам народ комедиантку
Провожал дождем цветов.
Те, кто жил в Неаполе в июле, могут понять, как поэт из северного края мог одуреть по жаре даже возле набережной Санта Лючия и писать уже совсем другие строки.
Мне Неаполь опротивел
Опротивел, как тюрьма
Это: скал на груде груда
На домах еще дома.
Продавцов, мальчишек крики
Крики взбалмошних ослов
Точно город этот вечно
Занят пробой голосов.
Опротивел, как тюрьма
Это: скал на груде груда
На домах еще дома.
Продавцов, мальчишек крики
Крики взбалмошних ослов
Точно город этот вечно
Занят пробой голосов.
(Про голоса это замечательно в традиции Наполи).
Во многом, конечно в Италии в те годы русских спасали богатые местные русские.
Во многом, конечно в Италии в те годы русских спасали богатые местные русские.
Блестит салон княгини Зины
Но в шумном говоре гостей
На мягкой красною фланелью
Сверкают иглы русских фей.
Но как пугливы эти феи!
От бурь войны они бегут
Княгини Зины чемоданы
Лишь утра завтрашнего ждут.
Неаполитанский залив и Везувий
Почему-то в Неаполитанский сборник издателем не были включены два других известных стихотворения 1858 года... Но, как и стихи посвященные Гарибальди, они помечены этим годом, что вероятно относится к походу народного вождя на Неаполь в 1860-м.
Народный вождь вступает в город
Все ближе он... всё громче крик...
И вот одно, мое любимое, часто ныне публикуемое:
Розы
Вся в розах на груди, на легком платье белом
На черных волосах, обвитых жемчугами
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами
Сияло чудное лицо живым румянцем
Остановился бал, и музыка молчала,
И соблазнительным ошеломленным танцем
Я на другом конце блистательного зала
С красавицею вдруг очами повстречался...
И – как и отчего не знаю! – мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла. Сад и пир времен горацианских
И по заливу вдруг на золотой галере
Плывет среди толпы невольниц африканских
Вся в Розах Лидия, подобная Венере...
И что жъ? Обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы... Ах, Вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы! (1857)
В некоторых изданиях по разному указаны даты этого произведения, вплоть до 1851-го. Но ясно, что Майков видеть храмы Пестума мог только в год нахождения в Кампании, и следовательно стих относится к Неаполитанскому циклу, так же, как и эта знаменитая «Колыбельная» на музыку Чайковского, написанная в Неаполитанский период, включенная в цикл поэта «Новогреческие песни».
Все ближе он... всё громче крик...
И вот одно, мое любимое, часто ныне публикуемое:
Розы
Вся в розах на груди, на легком платье белом
На черных волосах, обвитых жемчугами
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами
Сияло чудное лицо живым румянцем
Остановился бал, и музыка молчала,
И соблазнительным ошеломленным танцем
Я на другом конце блистательного зала
С красавицею вдруг очами повстречался...
И – как и отчего не знаю! – мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла. Сад и пир времен горацианских
И по заливу вдруг на золотой галере
Плывет среди толпы невольниц африканских
Вся в Розах Лидия, подобная Венере...
И что жъ? Обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы... Ах, Вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы! (1857)
В некоторых изданиях по разному указаны даты этого произведения, вплоть до 1851-го. Но ясно, что Майков видеть храмы Пестума мог только в год нахождения в Кампании, и следовательно стих относится к Неаполитанскому циклу, так же, как и эта знаменитая «Колыбельная» на музыку Чайковского, написанная в Неаполитанский период, включенная в цикл поэта «Новогреческие песни».
Пестум. Храм Посейдона
Колыбельная песня
Спи дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани
В няньки я тебе взяла
Ветер солнце и орла.
Улетел орел домой.
Солнце скрылось под водой.
Ветер после трех ночей
Мчится к матери своей...
(1858)
Успех этой песни возобновился в XXI веке, когда ее, как некую казачью (?!) песню стали много исполнять. В содержании и даже музыке ее не найти итальянских корней, в чем особенно постарался Чайковский. Хотя, знай он обстоятельства сочинения стиха, как создатель «Неаполитанской» скрипичной мелодии, мог и здесь пойти не по пути крестьянских мотивов.
От античного милого язычества древней Посейдонии – Пестума в часе тогдашней езды от Помпей, – Майкова заносило и в славянские миры («Стрибожьи внуки»). Им был сделан отличный рифмованный вариант Слова о Полку Игореве. Но и с православием поэт не имел непочтительного конфликта.
Дорог мне перед иконой
В светлой ризе золотой
Этот яркий воск возженный
Чьей неведомой рукой.
Спи дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани
В няньки я тебе взяла
Ветер солнце и орла.
Улетел орел домой.
Солнце скрылось под водой.
Ветер после трех ночей
Мчится к матери своей...
(1858)
Успех этой песни возобновился в XXI веке, когда ее, как некую казачью (?!) песню стали много исполнять. В содержании и даже музыке ее не найти итальянских корней, в чем особенно постарался Чайковский. Хотя, знай он обстоятельства сочинения стиха, как создатель «Неаполитанской» скрипичной мелодии, мог и здесь пойти не по пути крестьянских мотивов.
От античного милого язычества древней Посейдонии – Пестума в часе тогдашней езды от Помпей, – Майкова заносило и в славянские миры («Стрибожьи внуки»). Им был сделан отличный рифмованный вариант Слова о Полку Игореве. Но и с православием поэт не имел непочтительного конфликта.
Дорог мне перед иконой
В светлой ризе золотой
Этот яркий воск возженный
Чьей неведомой рукой.
Стихотворение Аполлона Майкова «Дорог мне перед иконой...». Музыка и исполнение Михаила Талалая (ок. 1982 г.) https://www.respectfulbear.com/tm/talalay-15.mp3
Капри, вид с горы Монте Соларо
Скорей католицизм Италии ему был менее внимаем, чем руины империи.
Пасет ребенок коз пугливых стадо
Трагически он руку протянул
Я голоден – со злобою взывая
Я голоден. Невольно я вздохнул
И нищего и цирк обозревая
Промолвил. Вот она Италия святая
(Очерки Рима, 1843)
Очевидец крепостного права его уничтожения, ломки поместий, в своей сторонке он видел все в более приличных тонах
Опрятный домик сад с плодами
Беседки грядки цветнички
И все возделывают сами
Мои соседи старички.
И здесь мне вспоминается одна статья о Майкове на «Русской линии», где он, несмотря ни на что, – ревностный подданный короны, а значит абсолютно правых убеждений (и неужто в духе СССР?).
Строфа: «Известных несколько семейств» это зачеркивают, но поэт прожил долгую жизнь, дослужился до «тайного советника», успев многое переосмыслить... Написать на чудесное событие в Борках в 1888 г.
И средь крушенья масс железных
Хранит царя. Его семью
И сам господь с высот надзвездных
Простер над ними длань свою.
...И про наследника Николая Александровича в Японии в 1891 г.
«Царственный юноша дважды спасенный» и многие другие стихи по случаю и датам.
Но все-таки поэт – всегда человек ветреный со всеми переживаниями. И не только это роднит его с Пушкиным, как продолжателя манеры и размеров, а удивительное совпадение рождения с разницей в 2 дня и в 22 года!
После посещения могилы поэта в Новодевичьем монастыре Петербурга 4 июня 2021 г., на его 200-летний юбилей.
Пасет ребенок коз пугливых стадо
Трагически он руку протянул
Я голоден – со злобою взывая
Я голоден. Невольно я вздохнул
И нищего и цирк обозревая
Промолвил. Вот она Италия святая
(Очерки Рима, 1843)
Очевидец крепостного права его уничтожения, ломки поместий, в своей сторонке он видел все в более приличных тонах
Опрятный домик сад с плодами
Беседки грядки цветнички
И все возделывают сами
Мои соседи старички.
И здесь мне вспоминается одна статья о Майкове на «Русской линии», где он, несмотря ни на что, – ревностный подданный короны, а значит абсолютно правых убеждений (и неужто в духе СССР?).
Строфа: «Известных несколько семейств» это зачеркивают, но поэт прожил долгую жизнь, дослужился до «тайного советника», успев многое переосмыслить... Написать на чудесное событие в Борках в 1888 г.
И средь крушенья масс железных
Хранит царя. Его семью
И сам господь с высот надзвездных
Простер над ними длань свою.
...И про наследника Николая Александровича в Японии в 1891 г.
«Царственный юноша дважды спасенный» и многие другие стихи по случаю и датам.
Но все-таки поэт – всегда человек ветреный со всеми переживаниями. И не только это роднит его с Пушкиным, как продолжателя манеры и размеров, а удивительное совпадение рождения с разницей в 2 дня и в 22 года!
После посещения могилы поэта в Новодевичьем монастыре Петербурга 4 июня 2021 г., на его 200-летний юбилей.